Над головой вода, под ногами вода, она везде: в лёгких, в глазах, кажется, что я соткана из воды. Омут лесной-залесный мой дом, здесь тишина, всегда тишина, но когда я говорю, говорю, как сейчас, вслух — жди беды...
Солнце меня до сих пор на свет манит свой, да мне не уйти отсюда.
Голос. Мой голос звенит колокольным перезвоном. Скорбным, тонко-ломким, словно кого-то, может, тебя, провожает в последний путь. Ты меня слышишь? Да, слышишь. Моя песня, мой наговор тянут тебя к воде. И дорога тебя ждёт одна — здесь в омутном иле навек уснуть.
Я поднимаюсь из чёрных омутных вод. В волосах снова ряска, ладно, чёрт с ней. Солнца уже нет, провалилось, утонуло в небесных озёрах. Кожа моя белее любых снегов. Ты кричишь? Тише, милый, не бойся. Никто не услышит, ты здесь один в сумарочье. Иди, иди же ко мне, приди на чудесный голос, приди на мой зов.
Я прикасаюсь пальцами к твоей коже. Живая, тёплая! Я так отвыкла от живого, человечьего тепла. Последний раз давно здесь ходил человек. Давно…. Омут помнит и кровь и тепло, и крик...
Ты касаешься моих сине-зелёных губ. Омут тянет тебя на дно. Я была, как и ты, живой. Но это было давно. Ах, как это было давно! Твоё тело, словно солнце совсем недавно, проваливается в воду. Холодную, чёрную, злую. Ненавидела б её всем сердцем, да и в сердце - вода. Ты кричишь? Снова кричишь? Вот глупец, распугал всех птиц. Не уйти теперь со дна тебе, никуда. Ни-ког-да.
Говорили тебе, не ходи к омуту, не ищи беды. Говорили, услышишь голос - беги. Говорил, говорил, народ. Навью кличут меня, навью злобною. Утащила на дно я тебя, милый мой, под покров омутных вод...
Екатерина Любишкина
